Новокузнецк. Долго стучу в дверь, за которой непонятный шорох. Наконец она открывается. 

- Екатерина Ивановна Моисеева здесь живет? Старушка часто кивает головой и знаком руки приглашает войти. Я понимаю, что она немая, и все же пытаюсь хоть что-то прояснить.

- Вы единственный свидетель расстрела священников на 517 км. Сможете о том хоть немного написать?

Екатерина Ивановна отрицательно качает головой, Меня это не убеждает. Подаю лист бумаги. Она пытается что-то писать, но рука явно не слушается. Теряю последнюю надежду хоть немного узнать о тех давних и страшных событиях на 517 км. Екатерина Ивановна, сознавая свою немощь, утирает слезы ...

- Вы живете одна?

По знакам понимаю, что живет с сыном, но есть и дочь. И опять появляется маленькая надежда ... Оставляю Записку родственникам и обещаю приехать через неделю.

И вот снова В Новокузнецке. Стучу в уже знакомую дверь, но она открыта. В квартире пусто, кругом разбросаны вещи, какие-то бумаги. Что случилось? Мысли в голове самые разные. Стучу к соседям по площадке - никого. Жду у дверей час, другой - безрезультатно. Народ в доме как вымер ... Жива ли сама Екатерина Ивановна? Время подходит уезжать. Всю дорогу не покидает мысль: что могло произойти?

В обед следующего дня междугородный телефонный звонок: - я дочь Екатерины Ивановны. После вашего приезда мама ушла из дома и не вернулась. Неделю уже нет, - плачет в телефонную трубку женщина. Как могу ее успокаиваю, хотя сама не менее расстроена ... Что могло произойти? В связи с чем восьмидесятилетняя старушка ушла из дома? Может, чего-то испугалась?

Может, нахлынувшие воспоминания растревожили сердце и помутили разум? Ночь почти не сплю, одолевают тревожные мысли ... Решаю утром поехать на 516 км, где, по словам звонившей, живет родная сестра Екатерины Ивановны. Может, она что-то знает ...

У ПОДНОЖИЯ ГОЛГОФЫ

Сентябрьский густой туман едва рассеивается к обеду. Домик Людмилы Ивановны Агафоновой сразу не приметишь. Стоит у самой горы, весь в зелени и цветах. На стук выходит хозяйка. После недолгих объяснений понимаю: она уже знает о потерявшейся сестре.

- Правда ли, что ее муж отказался расстреливать священников, бросил наган и в лесу скрылся?

- Немного не так. Не в лес он ушел, а к начальнику лагеря с повинной. Мол, не могу эту работу выполнять, лучше меня расстреляйте ... Начальник прямо безумным сделался, долго лютовал, грозил пристрелить ... Но потом вроде как в другую зону его перевел. Но так это или нет, не знаем ...

Здесь, в нашей глухой деревне из 6 домов, в тридцатых годах кругом сторожевые вышки да бараки с заключенных были. Я еще маленькой была, но кое-что помню ... Каждое утро из бараков выносили мертвых и почему-то голых. На этой горе их закапывали, точнее, сваливали в траншеи и засыпали известью и хлоркой. И все равно тяжелый дух стоял, особенно весной ...

Мы с Людмилой Ивановной поднимаемся в крутую гору на захоронения. Здесь с тридцатых гoдов ничего не растет. То ли хлорка с известью все сожгли, то ли земля от «страха» и горя обесплодела .. Я шагаю от траншеи к траншее, которые так и не поросли быльем, а ноги, будто ватные, не слушаются. Тут я осознаю: на святом месте молиться надо, а не тревожить прах тех, кто не пережил тюремный ад, кто был расстрелян за православную веру ...

Господи, упокой души усопших рабов твоих. Имена каждого Ты знаешь Сам. Прости им все согрешения вольные и невольные, совершенные ими по своей I воле и помимо воли и дай им царствия Небесного...

-  Молишься? Молись, молись ... Я этого не умею. Я для душ погребенных здесь цветы развожу. Никто к ним сюда из родных не придет. Кого-то уже нет в живых, а кто-то и не знает, где они покоятся, - говорит  Людмила Ивановна.

Мы осторожно спускаемся вниз к домику. Цветов здесь действительно много. В деревянном ящике дeсятка два крохотных всходов голубых елей.

- Цветы на горе не приживаются. Может, эти деревца укоренятся, - говорит Людмила Ивановна.

Смотрю на выжженную гору, на не заросшие рвы.

"Не может укрыться град, стоящий на верху горы" (Матфей 5,14). То, что десятилетиями у нас было под запретом, по слову Евангелия становится явным. Недавно мне попал в руки документ "Приказ за N 13666 от 21 мая 1919 года. Председателю ВЧК тов. Дзержинскому. В соответствии с решением ВЦИК и Совнаркома необходимо как можно быстрее покончить с попами и религией. Полов надлежит арестовывать как контрреволюционеров и саботажников, расстреливать беспощадно и повсеместно. И как можно больше. Церкви подлежат закрытию. Помещения храмов опечатывать и превращать в склады.

Председатель ВЦИК Калинин.

Председатель Совнаркома Ульянов (Ленин)".

В связи с этим и подобными приказами в те страшные, безбожные годы от рук безбожной власти пострадали миллионы людей. Многие из них оказались в лагерях и тюрьмах за исповедание православной веры. Но вера во Христа помогла им претерпеть все до конца. Сколько их здесь покоится, никто не знает и, может быть, никогда не узнает ... Знает это лишь один Господь.

- Священников в наших краях было много. Есть у нас недалече лог, так мимо него и сейчас ходить жyтко. Там на деревьях одежды убитых священников развевались ветром, часто оттуда стрельба доносилась. Зимой с того лога всегда пар поднимается ... Белый-белый.

- Вам не скорбно здесь жить?                 

- Тут моя родина. Здесь прошло детство, юность, здесь старость застала ... Правда, на зиму в город переезжаю, а душа тут остается, на святых местах. В прежние годы на Пасху над туннелем и на этой горе свечи возгорали ... У нас здесь, видно, свой Афон ...

Через неделю получила от нее корешок редкого растения и известие о том, что ее сестра, Екатерина Ивановна, нашлась ... Но где она  была и что было с ней никто не знает.

Н. ПОНОМАРЕВА. (Продолжение следует)